Парадоксальное, казалось бы, утверждение Антуана де Сент-Экзюпери — «В действительности всё совершенно иначе, чем на самом деле» — в ближайшем рассмотрении не так уж парадоксально.
Детальное исследование действительности выявляет, что поначалу она выступает как случайность. В итоге выясняется то, что есть на самом деле, не есть то, чем оно должно быть с необходимостью как окончательное единство бытия, а именно действительностью; равным образом оно может существовать и в какой-нибудь другой форме.
Короче говоря, истинная реальность предполагает свободу, а свобода предполагает познание истины.
Этим постулатом, своеобразным миксом литературы и любомудрия, хотелось бы попытаться объяснить необъяснимое — то, что происходит в Украине, начиная с 2014 года, — противостояние её западной и восточной части, а попросту — войну на Донбассе, насколько это возможно.
Политики, политтехнологи, всевозможные медийные лица предлагают нам калейдоскоп правильных взглядов на опасный тлеющий конфликт, но степень их свободы/несвободы не вполне убеждает нас в истиСобытием был спектакль Виктора Рыбакова «Саша, вынеси мусор» по пьесе Натальи Ворожбит. Событием был и спектакль Анатолия Праудина «Донецк. 2-я площадка», иногда идущий на площадке театра «ЦЕХЪ» и сделанный по следам экспедиции на передовую несколько лет назад. На прошлой неделе Театр «На Литейном» сыграл премьеру спектакля Юлии Ауг «Перемирие» по пьесе Алексея Куралеха.
Наверное, об украинской войне надо говорить радикальнее. А может быть, и той остроты, что есть в спектакле, довольно. Всех пришедших на спектакль разделяют на группы «сепаров» и «укров» и рассаживают по обе стороны помоста, где идет действие, но поляризация зала возникает спонтанно, внутри групп, поскольку «Крымнаш» давно поделил всех со всеми. Но все, по слову одного из героев, сидят на трибунах и смотрят договорной матч... Спасибо, что эта мысль звучит.
«Перемирие» дает разброс точек зрения, в ней нет идеологического центра, наоборот, все время поминают Трою как символ бесконечных мировых войн.
Это притча. Двух представителей с каждой воюющей стороны посылают во время перемирия починить дом, хозяйку которого зовут Мария. Есть ли вопросы к сюжету, где женщина беременна, должна родить миру нового человека, причем в полуразрушенном жилище, без мужа (он погиб), рядом с животными (телится корова, а это, считай, евангельский бык у яслей Христа)? Еще есть герой по имени Ной (Сергей Шоклов), есть шофер Шумахер (Сергей Колосов), парень из Донецка Че Гевара, воюющий на стороне Киева (Виталий Гудков), и озлобленный, очумевший еще в Чечне, а также от ранений в Украине наемник Ахилл (Михаил Лучко) — не случайно Ахилл: вечный воин, для которого война не может закончиться со времен Трои...
Спектакль оставляет открытым финал: четверо мужиков, так и оставшихся врагами, вместе заходят в дом к Марии, куда их не пускали, но предварительно снимают камуфляж. Образ ясен. А мужской ансамбль отличных актеров спаян в партнерское братство, о котором могут только мечтать персонажи, все родом с Восточной Украины, но разделенные войной.нном видении проблемы. Совсем не убеждает. И тогда мы вспоминаем, что нередко приблизиться к познанию истины помогает искусство.
Испокон веков с народом, жаждущим разрешения споров, взыскующим правды, пророки говорили притчами. Такое «пророчество» — притчу «Перемирие» — предложил петербургскому Театру на Литейном донецкий драматург Алексей Куралех. 8 февраля 2020 года в театре прошла премьера спектакля в постановке Юлии Ауг. Сценически его можно назвать предельным приближением к пониманию реальности как «неокончательному» единству бытия — неслучайно героев «Перемирия» драматург наделил архетипическими именами-позывными. Это «сепары» — Ной (Сергей Шоколов) и Ахилл (Михаил Лучко); это «укропы» — Че Гевара (Виталий Гудков) и Шумахер (Сергей Колос); это героиня Мария (Наталья Ионова).
Приближение к художественному выражению реальности дано не только в том, что зрительские места перенесены на сцену и действие происходит в довольно узком пространстве между ними, и на узком подиуме, продолжающим сцену и выходящим в пустующий зрительный зал. Ему способствует ровный зрелищный минимализм с моментами искусно нагнетаемого напряжения, вспыхивающая эксцентрика — две попытки и одна удавшаяся потасовка и эффектный финал. Оно выражено позицией сторонних наблюдателей, которых по замыслу режиссёра, «играют» зрители, размещённые друг против друга, словно на противоположных трибунах стадиона.
А ведь, действительно, в большинстве своём и в России, и на Украине население, не находящееся непосредственно в зоне боевых действиях, видит войну исключительно отстранённо — зрелищем в телевизоре. Когда-то Святослав Задерий (питерская группа «Нате!») пел: «Сегодня дождь, но он за окном, / Сегодня война, но она в экране...». Таким образом его лирический герой уравнивал сводки военных действий со сводками погоды, провозглашая «сумасшедший твист» единственно важной для себя реальностью.
Вольно или невольно безмолвствует народ, оказываясь «в действительности» в положении пассивных наблюдателей по отношению к тому, что происходит «на самом деле»?
Данный вопрос сформулирован языком искусства, и ответить на него однозначно не представляется возможным со времен «Бориса Годунова», как это ни странно. И всё же попытка привлечь не к решению, а хотя бы к самому вопросу внимание зрителей обозначена в спектакле предельно ясно. Конкретно она заявлена в словах Че Гевары, парня из Донецка, историка, вставшего на сторону «укропов». Он только на войне понял, что гражданская война — это не то, когда народ поделился пополам, и на чьей стороне правда, тот и победитель. «Так нет! Всё, как на стадионе! Основной народ на трибунах, кто слева, кто справа!». Масса остаётся равнодушной к правде — к тому, что происходит вокруг и с ними. А что остаётся ему? Читать книгу о команданте, имя которого взял себе позывным, заражённый обострённым чувством справедливости, и в контраст — журнал Forbes о состоянии богатейших людей, зарабатывающих на его войне, то есть на жизни и смерти таких, как он, пассионариев.
Слова Че Гевары-историка адресованы Ною-художнику, однако они есть и взывание к зрителям, и не только к тем, условным, о которых он кричит, но и к зрителям спектакля. Взывание, впрочем, риторическое, исполненное горькой мудрости и отчаяния человека, ощутившего неизбывное одиночество после сделанного выбора. Здесь умозрительной строкой вспыхнет на
миг сокрушённое пушкинское: «Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич. К чему стадам дары свободы...». Вспыхнет и погаснет. К чему... Может, к тому, чтобы напомнить — кому? всем? — что истинная реальность предполагает свободу, а свобода предполагает познание истины? Тогда всё становится на свои места и многому находится объяснение? Хотелось бы в этоСобытием был спектакль Виктора Рыбакова «Саша, вынеси мусор» по пьесе Натальи Ворожбит. Событием был и спектакль Анатолия Праудина «Донецк. 2-я площадка», иногда идущий на площадке театра «ЦЕХЪ» и сделанный по следам экспедиции на передовую несколько лет назад. На прошлой неделе Театр «На Литейном» сыграл премьеру спектакля Юлии Ауг «Перемирие» по пьесе Алексея Куралеха.
Наверное, об украинской войне надо говорить радикальнее. А может быть, и той остроты, что есть в спектакле, довольно. Всех пришедших на спектакль разделяют на группы «сепаров» и «укров» и рассаживают по обе стороны помоста, где идет действие, но поляризация зала возникает спонтанно, внутри групп, поскольку «Крымнаш» давно поделил всех со всеми. Но все, по слову одного из героев, сидят на трибунах и смотрят договорной матч... Спасибо, что эта мысль звучит.
«Перемирие» дает разброс точек зрения, в ней нет идеологического центра, наоборот, все время поминают Трою как символ бесконечных мировых войн.
Это притча. Двух представителей с каждой воюющей стороны посылают во время перемирия починить дом, хозяйку которого зовут Мария. Есть ли вопросы к сюжету, где женщина беременна, должна родить миру нового человека, причем в полуразрушенном жилище, без мужа (он погиб), рядом с животными (телится корова, а это, считай, евангельский бык у яслей Христа)? Еще есть герой по имени Ной (Сергей Шоклов), есть шофер Шумахер (Сергей Колосов), парень из Донецка Че Гевара, воюющий на стороне Киева (Виталий Гудков), и озлобленный, очумевший еще в Чечне, а также от ранений в Украине наемник Ахилл (Михаил Лучко) — не случайно Ахилл: вечный воин, для которого война не может закончиться со времен Трои...
Спектакль оставляет открытым финал: четверо мужиков, так и оставшихся врагами, вместе заходят в дом к Марии, куда их не пускали, но предварительно снимают камуфляж. Образ ясен. А мужской ансамбль отличных актеров спаян в партнерское братство, о котором могут только мечтать персонажи, все родом с Восточной Украины, но разделенные войной. верить.
Ною, художнику, видящему всеобщее спасение в красоте, тот же Че Гевара-историк говорит, что и ранее всегда история вершилась в крови и в грязи, так же, как это происходит сейчас, — это историки всё вылизали и выгладили до глянца.
«Человек остаётся человеком до первой крови, потом он — зверь!» — подводит итог своего страшного воинского опыта Шумахер-селянин, отправившийся на войну в виду безработицы — «тут хотя бы платят!».
Действие пьесы происходит в очередное перемирие, когда обе стороны фронта — случайно(?) — направляют бригады из двух человек на нейтральную полосу отремонтировать дом, повреждённый в результате обстрела. Дом — своеобразный ковчег, в котором у хозяйки Марии, беременной солдатской вдовы, животных «каждой твари по паре», из-за которых она остаётся жить «меж двух огней».
Непримиримые противники неделю плечом к плечу восстанавливают дом и за этим делом пытаются предъявить свою и понять чужую правду. Монологи и диалоги, пение и танец, многоговорящие паузы, жесты, пластика, взгляды и ещё многое, подчас необъяснимое, что можно назвать обаянием мастерской игры, всё это держит зрителей в неослабевающем внимании к происходящему «на самом деле».
Здесь стоит заметить, что стремление авторов пьесы и спектакля передать речь солдат такой, как она есть «на самом деле», со всеми уместными в ней заковыристыми оборотами и словечками, явно излишне. Не протокольное сохранение этих уместных признаков делает речь героев образной, а поистине подлинность актёрского переживания, которую они передают зрителям. Высокий уровень «Перемирия» ничего не потеряет, спектакль только выиграет, слегка «отфильтровав» речь героев, зато приобретёт широкого зрителя и у подростков.
То, что действительность поначалу выступает как случайность, об этом непосредственно напоминает Ахилл. Впрочем, опосредованно это делают все герои пьесы, вспоминая свою жизнь до и во время войны на Донбассе, также вспоминая о Троянской войне — по Гомеру или по фильму с Бредом Питом.
Мария выносит тазик яблок и угощает ими солдат. Ахилл возвращает яблоко Марии. «Начать войну из-за женщины глупо! — говорит он. — Должна быть веская причина!».
Яблоко напомнило бойцу, потерявшему друзей в чеченскую войну, попавшему в плен к батальону «Айдар», покалеченному и чудом оставшемуся в живых, золотое яблоко раздора, с него началась череда троянских несчастий. Если разобраться, то движущей силой событий, которые разыгрываются в мифе, является желание мести и задетая гордость. Те же причины — гордость и месть — заставляют Ахилла оставаться воевать на Донбассе. А повод, да, повод другой.
И есть ещё отличие современного Ахилла от мифического. Если у Гомера прямодушный герой говорит хитрецу Одиссею: «Точно ворота Аида, мне тот человек ненавистен, /Кто в своих мыслях скрывает одно, говорит же другое», то Ахилл в пьесе Алексея Куралеха, несмотря на явные попытки изжить в себе мстительное начало, всё же оказывается не в состоянии найти силы к подлинному примирению. Как мифический Ахилл после гибели Патрокла горько рыдает не только об утрате друга, но и о гибели многих ахейцев, так и Ахилл «Перемирия» скорбит о товарищах и не может простить врагов даже после того, как неделю делил с ними хлеб и кров, и увидел в их судьбах общее со своей. Не может простить и после верхней эмоциональной точки свершившегося, казалось бы, примирения, когда он, сибиряк, вдруг начинает петь украинскую песню и её подхватывают все герои пьесы — трогательный момент единения...
Под стенами Трои погибли практически все герои. Немногие выжившие умерли по дороге домой. А началось все с небольшого спора. История войн повторяется.
Она неизменно будет повторяться, поскольку мы не видим или не можем воспользоваться предлагаемыми ею перемириями — прежде всего с самими собой, со своим нетерпением, со своей жаждой справедливости — во что бы то ни стало и несмотря ни на что, — забывая о том единственном, о чём нам стоит уповать, о милости. Об этом, в частности, пьеса и спектакль «Перемирие».
У Гомера герои не предполагают и не понимают, что их усилия и отвага служат лишь исполнению плана Зевса, а вовсе не тому, что их волнует. Это неведение ужасно и трагично. Прозрение героев «Перемирия» о том, что они оказались фигурками в руках современного многоликого «Зевса», не менее трагично.
Ещё притча «Перемирие» напоминает, что в действительности История — это картина, написанная кровью народа. И она же напоминает о слезах покаяния и примирения, сквозь которые только и возможно на самом деле узреть подлинность картины. |
