Top.Mail.Ru
КУПИТЬ билеты
«Один день из жизни мирового судьи»
Пресса «С любимыми не расставайтесь» Александра Володина
Автор: Зарецкая Ж.// Вечерний Петербург.2002. 14 ноября   

Наследие Володина.
«Его героев в наше искусство дальше передней тридцать лет не пускали. Это был фон, глухая периферия советской драмы, ее безликий хор», — сказал о персонажах импрессионистских пьес ленинградского драматурга Александра Володина критик Анатолий Смелянский.

 

 

Каждый из володинских персонажей, благодаря тонкому перу драматурга переставший быть только «родом из народа», получивший свою индивидуальную родословную, тянул собственное трепетное соло. И тем превращался в лирического героя, хоть голос его порой срывался, а потом переходил на надрывный истерический крик.

 

Володин едва ли не первый из театральных шестидесятников отказался выписывать рецепты, он обрек героев на личную жизнь с ее неповторимостью, неприкосновенностью. Поэтому и удалось Володину с самой большой степенью достоверности рассказать рекордное число любовных историй.

 

Хор Галибина.

 
По самой лиричной из пьес Володина режиссер Галибин поставил едва ли не самый концептуальный из своих спектаклей. Действие начинается с хора. В буквальном смысле. Публика сидит в зале, а откуда-то из-за спины на нее накатывают звуки могучего многоголосого хорала. Все участники спектакля разом — а их не менее двух десятков — старательно выпевают тему из «Шербурских зонтиков», виртуозно (как, впрочем, всегда) разложенную на голоса главным театральным хормейстером города Иваном Благодером. (По ходу спектакля он еще не раз напомнит нам о себе и своем безупречном профессионализме).

 

Галибин решил не пользоваться достижениями Александра Володина и начал как бы с доволодинской эпохи в искусстве. Он вернул всех героев в хор. Более того, он отверг столь модный у нынешних постановщиков ход — осовременивание героев на уровне формы. Наоборот, в первые мгновения действия, кажется, что всех персонажей приволокли на сцену из музея восковых фигур, посвященного советским семидесятым: все эти кички и кримплены выглядят раритетами из бабушкиного сундука.

 

Себе же Галибин отвел роль Пигмалиона: герои каждой новеллы и впрямь оживают, едва речь заходит о любви, об их особом семейном чувстве на двоих, которое вопреки уверениям автора «Анны Карениной» не подходит ни на чье другое — ни в счастливом варианте, ни в несчастном.

 

Любовь в зале суда.

 
Герои Володина не чувствовали себя Дон-Жуанами, поэтому им не приходило в голову кричать о своей любви. Чаще они ее прятали — неумело и неуклюже. Порой именно эта непубличность их чувства оказывалась роковой для самой любви — она погибала, ибо ее счастливые обладатели не умели ее проявить и не могли воспользоваться дарованным свыше счастьем. Герои Галибина весь спектакль обречены выступать на подиуме.

 

Художник Александр Орлов вынес действие на узкую авансцену, приспособив ее под ослепительно белый зал суда с необходимым гербом, стульями по стеночке и высоким креслом для судьи. Вызываемые для разбирательства пары устремляются из глубины зала на сцену и мгновенно превращаются в ответчиков. Оказывается, весьма обоснованным поводом для развода может служить весь спектр человеческих чувств — любовь, ненависть, страсть, великодушие одного из супругов, причем в той же мере, что и малодушие.

 

Но даже великолепные, несмотря на эпизодичность, работы Елены Ложкиной, Любови Завадской, Александра Жданова, Михаила Лучко, Михаила Каца не вывели бы спектакль за рамки хороводного действа, если бы не образ судьи. «Мир-то будет между вами?»

 

Роль судьи Александр Галибин предназначил для Ольги Самошиной. Ее героиня начинает спектакль размеренной, гордой поступью небожителя, меряя длину «ковровой дорожки». Ну, что ж поделать, если в сознании людей все так перепуталось и роль вершителя судеб человеческих отведена служителю закона?

 

Когда-то давно, впервые надев широкий черный балахон-мантию, эта сердобольная русская баба ответила для себя на вопрос. Это благодаря ее взгляду режиссеру удалось превратить поэтический заголовок спектакля — «С любимыми не расставайтесь» — в концепцию и избежать дидактики. Поведение судьи Ольги Самошиной не набор безукоризненных с точки зрения такта и одновременно правосудия деталей. Это — форма, в которую отлита глубокая, подлинная вера в семью как мир, микрокосм.

 

Такой взгляд нынче не просто непопулярен — старомоден. Но Самошиной, что почти невероятно, удается его оправдать. И в ее резюме, произносимом в финале каждого разбирательства грудным, сочным голосом: «Мир-то между вами будет?» — звучит и горькое сомнение, и тайная сокровенная надежда на то, что ее, Судьи, личное подвижничество не окажется зряшним, что вера укрепится чудом сохраненной любви.

 

Но, увы, те, что должны явить своей лирической историей это чудо — главные герои володинской пьесы Катя и Митя, — в спектакле Галибина не просто не выделяются из хора — растворяются в нем без остатка. От героини «Шербурских зонтиков» у Кати — Марии Овсянниковой — лишь внешность. От святости их с Митей любви на сцене — только «общее место»: финальная «Санта-Лючия» в хоровом исполнении да формальный «прорыв» — стена задника рушится, обнаруживая новые рубежи.

 

Но вера остается все равно. В этом с Ольгой Самошиной не поспоришь. И не хочется спорить.