Влюбленная пара бродит по сцене, занятно и с подробностями воссоздавая романтическую прогулку по Праге. Это Грегор Замза, главный герой новеллы Франца Кафки «Превращение», и Милена, персонаж отчасти вымышленный. Зритель волен сам решить, кто это: собирательный образ женщин писателя, одна из которых действительно носила это имя, а возможно, девушка из прошлого — или из снов — главного героя, с которым произошло странное, страшное, немыслимое превращение, кардинально изменившее не только его самого, но и его ближний круг.
Режиссер год назад специально отправился в Прагу, чтобы окунуться в атмосферу главного города Кафки, немецкоязычного чешского абсурдиста. Его новая работа — смелый эксперимент, в котором с нескрываемым увлечением участвуют артисты нескольких поколений.
«Мы пробуем рассказать историю про людей, внезапно оказавшихся в совершенно невероятных обстоятельствах, — говорит режиссер. — Главный герой превращается буквально в первой же фразе новеллы, то есть завязка у абсурдиста Кафки возникает так же, как у реалиста Гоголя в первой реплике „Ревизора“. Но для нас не менее важно и интересно исследовать превращение окружения главного героя. Например, его семьи: отца, матери и сестры Грегора. Как далеко может зайти человек, преодолевая нечеловеческие трудности?»
Опытный педагог, Тростянецкий на репетициях ведет себя с актерами как мудрый учитель с учениками: относится к ним как к коллегам, мнение которых он уважает, призывает пробовать и не бояться ошибиться, побуждает думать и действовать самым неожиданным и парадоксальным образом. Он и на месте не сидит: все время в движении. Его густой низкий голос доносится из разных концов зала, со сцены, из-за кулис: «А если так? А может, вот так? Сто-о-оп! Кошмар! Давайте разберемся!»
Вот он просит «пройти географию», чтобы освоить сценографию. А вот уже азартно обсуждает со всеми, в какой момент запустить поворотный круг и как это свяжет разыгрываемые события. А если расположить стол еще ближе к порталу или вообще вынести на авансцену — станет ли это проблемой для актеров или для зрителя? Спровоцирует ли нужную реакцию первых? Толкнет ли фантазию вторых? И буквально обрушивается хохотом в ответ на удачную актерскую находку, приговаривая: «Классно! Красиво! Грамотно!»
По возможности все исполнители двух составов (а исполнителей главной роли и вовсе четверо!) присутствовали на каждой репетиции, даже если они в тот день не были задействованы: сидя в зале, наблюдали за партнерами и постоянно что-то наперебой, одновременно или по очереди, предлагали. Спектакль рождался во всеобщем и неустанном творческом поиске. А начиналось все с так называемых домашних актерских заготовок.
«Художественный руководитель театра Сергей Морозов дал мне полную свободу в выборе актерской команды, — вспоминает Тростянецкий. — Повесили приказ без распределения ролей. Творческая артель была разбита на группы, и каждой было дано задание: за пару дней подготовить и за полчаса рассказать прочитанную историю. От этих показов мы и оттолкнулись. Сразу стало понятно, что именно актеры увидели в новелле, что их задело, а мимо чего они прошли и у кого к какому персонажу лежит душа... По сути, состоялся совершенно естественный кастинг и определились принципы дальнейшей работы».
За пластическое решение в «Превращении» отвечает Константин Кейхель — автор самобытных постановок в жанре современной хореографии и педагог Академии танца Бориса Эйфмана. Это не первый его опыт работы с драматическими артистами. «Они более открыты, чем артисты балета, — считает Кейхель, — потому что всегда готовы к любому эксперименту. За одну репетицию мы с ними могли придумать десятки разных этюдов на разные темы, с разным подходом. А на следующий день делали совершенно новые вещи. Занимались импровизацией и упражнениями, связанными с физическим театром. Сочиняли, отбирали, закрепляли... Что-то отсекалось, что-то переосмысливалось и дополнялось... Мы постоянно „перебирали“ материал. В результате в каждой сцене есть динамика и своеобразные эмоциональные качели, напоминающие „американские горки“, — постоянное переключение с серьезного на веселое, с жестокого на смешное. Тем не менее у спектакля есть четкая повествовательность — благодаря умной и плотной режиссуре».
Артисты же по поводу работы с Тростянецким высказываются в том смысле, что подобного опыта в их карьере еще не случалось: всякий раз приходишь — и не знаешь, что тебя ждет. Они признаются, что фантазия и энергия режиссера их заражала, а совместная работа с ним несказанно вдохновляла, поскольку «позволяла расширить собственные возможности» и «в определенной степени преодолеть себя». Кто-то из исполнителей видит в этом спектакле «крик о равнодушии и эгоизме», «превращение людей в нелюдей» и «страшную трансформацию души и сознания», кто-то чувствует «единое стремление всей команды идти к общей цели под руководством человека, умеющего слушать и слышать»... И конечно, режиссер, хореограф и актеры учились друг у друга. А еще они убеждены, что за время выпуска «у каждого произошло свое личное превращение и свое маленькое открытие», и надеются на то, что «зритель удивится и у него тоже случится переоценка ценностей».