Название «Квартирник» вызывает ассоциации с домушником — и вроде бы должно встать на афише рядом с «Яблочным вором», «Идеальным вором». А на деле речь вовсе не об уголовщине, если не считать уголовно наказуемым преступлением «питие», которое «есть веселие на Руси». Впрочем, может быть, людям сугубо трезвым, серьезным и не стоит ходить на премьеру Театра на Литейном.

Квартирник — это, объясняю для непонятливых, импровизированный песенный концерт на квартире, их затевали лет 30 назад.

Александр Гетман, руководитель театра, любит рискованные эксперименты. Берет какие-то неизвестные пьесы, романы. А тут еще режиссер Роман Смирнов. Трудно предугадать, что у него получится. Традиционные пьесы точно не получаются, а вот фантазии, всякого рода каприччио... Это может и выйти.

Тунеядца выслали

Почему он взялся за спектакль, составленный из песен Алексея Хвостенко? Да, был с ним знаком. И сам режиссер — человек окказиональный, бывший рокер, бард, автор «преждевременных мемуаров», где есть и про Афганистан, и где хорошим знакомым мемуарист дает по мордасам. Атмосферу полузапрещенной тусовки Смирнов хорошо знает и передает.

Впрочем, слово «полу» не совсем точное. В 1977 году Хвостенко обвинили в тунеядстве. А как не обвинить, когда в шлягере «Хочу лежать с любимой рядом» герои спектакля нагло поют: «Пускай работает кто хочет, а я работать не хочу»? Трудно объяснять карательным органам, что провокационные, игровые. Короче, все обошлось благополучно.

Хвостенко выслали из страны, поэтому молодое поколение в Театре на Литейном открывает для себя Хвостенко (умершего, правда, в России, в 2004 году) впервые. И не одно молодое. Пожалуй, только в конце 90-х к Хвостенко начали относиться всерьез, исследовать художественные истоки его творчества (вопрос о принадлежности к абсурдистам, обэриутам, связи с античными авторами, поэзией Ренессанса).

В статье Кирилла Медведева из «Русского журнала» есть одна фраза, она должна была непременно зацепить Романа Смирнова. Медведев утверждает: у Хвостенко в любой его песне, любом стихотворении видна природа театра или даже цирка, он показывает песню «как фокус, разыгрывает по ролям и нотам». Именно театральными фокусами и занимаются в «Квартирнике».

Веселье у могилы

Существует «официальная» реальность — ее вроде бы представляет противненькая экскурсоводша (Анна Екатерининская). Начинает она с традиционных формул обзорной экскурсии по парадному Петербургу, но вдруг заговаривается, рассказывает про мистическую дырку посреди мира. Потом принимается философствовать по поводу мертвой старушки, которая «надежнее» живой. А вокруг экскурсоводши Петербург совсем не параден и не конкретен. Существует ирреальность, рожденная фантазией и винными парами. Вот гуляют по улицам сомнительные мужчины с сомнительными высказываниями: «Мы хотим в кабак, только денег нет». Вскоре тема кабака ширится, углубляется. Скажем, выяснилось, что члены «всепьянейшего братства», эстеты, могут пить лишь коньяк. У них большие художественные потребности: «сидеть в кине» и мечтать о вине.

Постепенно от сцен с чайником вина на газетке театр выруливает к гротескной «Орландине». Знаменитая песня-танго, навеянная «Рукописью, найденной в Сарагоссе», сочинена в жанре комической сценки с бедной девушкой-сироткой, превратившейся в вампирического Люцифера (Мария Иванова). Было очень страшно. Превращения, пародии наполняют пространство спектакля. В песнях Хвостенко много животных, и все они налицо, отеатраленные. Какая-то Царевна-лебедь на оперный манер («Спой мне лебедь, птица белая»), щука, енот, змея, оса («Облака»), собака («Я-собака»). «Могила» исполняется под древне-еврейскую песню-танец «Хава-нагила» («Возрадуемся»). Другой номер поется китайским божком (Александр Безруков). Алкоголики сменяются апостолами. В одной песне «Беседка в городе Черкассы» утаптываются строки Н. А. Некрасова, А. С. Пушкина и Н. И. Букина («Прощайте скалистые горы»). Слова карнавально оборачиваются, самовоспроизводятся, смеются («...деток детишки детей, дети...»). Персонажи живут в шкафах, аккомпанируют себе на бухгалтерских счетах. Из 100 зафиксированных песен Хвостенко Смирнов отобрал примерно четверть, и они очень разнообразны по жанру, стилю, мелодике, происхождению (от средневековья до блюза).

Солженицын не поймал гуся?

Но, конечно, кульминация бурлескного представления — жалоба — вальс Солженицыну. Это квинтэссенция хвостенковского абсурдизма с его нагнетанием «жутких» историй про перелетных гусей, прыгающих кроликов, дятлов и неизменного обращения: «Ах, Александр Исаич, что же ты, кто же ты, где же ты...».

Денис Пьянов играет эту песню безумно смешно, с замечательной психологической убедительностью и неизбывной русской тоской. Пьянов перебегает из Большого театра кукол («Вий», «Холстомер») через дорогу на Литейный, берет резко по Загородному, в ТЮЗ; где вскоре почти в той же, литейной компании поучаствует в спектакле по рассказам Людмилы Петрушевской. Однако, несмотря на свое междустульное положение, вёзде работает хорошо.

Где-то на две трети «Квартирник» изобретательно и остроумно сочинен Романом Смирновым и с явным удовольствием разыгран, спет, станцован молодыми актерами, меняющими маски-характеры: Александром Безруковым, Дмитрием Володиным, Полиной Вороновой, Любовью Завадской и другими. Под конец почти двухчасового представления театр плавно соскользнул в концерт, скорее, лирический, чем бурлескный, как и было до того. Песни сами по себе хороши, но это уже другой жанр. Не обошлось и без фирменного хвостенковского «Города золотого» («Рай») на музыку лютниста Франческо да Милано (известного, правда, широкой аудитории в варианте Бориса Гребенщикова).

Понятно, вечер закончился песней-гимном «Мы всех лучше! Мы всех краше!». Любо-дорого смотреть как Полина Воронова, Татьяна Тузова (и весь ансамбль) с горящими глазами, пионерским задором поют восхваление самим себе. Тот же Кирилл Медведев писал в 1999 году: поэзию Хвостенко отличает восторг, «ритуал торжественного и бесстыдного самолюбования». Согласитесь, в нашем интеллектуальном рационе восторга явно не хватает. Спасибо за пищевую добавку Театру на Литейном!